Неточные совпадения
— Он тяжело болен — умирающий человек. И его, вероятно, оставят здесь
в больнице. Так одна из политических женщин желала бы
остаться при нем.
Доктор Герценштубе и встретившийся Ивану Федоровичу
в больнице врач Варвинский на настойчивые вопросы Ивана Федоровича твердо отвечали, что падучая болезнь Смердякова несомненна, и даже удивились вопросу: «Не притворялся ли он
в день катастрофы?» Они дали ему понять, что припадок этот был даже необыкновенный, продолжался и повторялся несколько дней, так что жизнь пациента была
в решительной опасности, и что только теперь, после принятых мер, можно уже сказать утвердительно, что больной
останется в живых, хотя очень возможно (прибавил доктор Герценштубе), что рассудок его
останется отчасти расстроен «если не на всю жизнь, то на довольно продолжительное время».
Бедные работники
оставались покинутыми на произвол судьбы,
в больницах не было довольно кроватей, у полиции не было достаточно гробов, и
в домах, битком набитых разными семьями, тела
оставались дня по два во внутренних комнатах.
Весь медицинский факультет, студенты и лекаря en masse [
в полном составе (фр.).] привели себя
в распоряжение холерного комитета; их разослали по
больницам, и они
остались там безвыходно до конца заразы.
Картина была ужасная. И прокурорский надзор, и полиция видали всякие виды, а тут все отступили
в ужасе. Несчастная женщина, провисевшая
в ремнях трое суток, находилась
в полусознательном состоянии и ничего не могла отвечать. Ее прямо отправили
в городскую
больницу. Кожин присутствовал при всем и
оставался безучастным.
Доктор
остался в Ключевском заводе на несколько дней, воспользовавшись предлогом привести
в порядок заводскую
больницу.
Оговорено было даже то, что содержание церквей, школ и
больниц остается на том же усмотрении заводовладельца, который волен все это
в одно прекрасное утро «прекратить», то есть лишить материального обеспечения.
Одобрив такое намерение ее, Егор Егорыч и Сверстов поджидали только возвращения из тюрьмы Музы Николаевны, чтобы узнать от нее,
в каком душевном настроении находится осужденный. Муза Николаевна, однако, не вернулась домой и вечером поздно прислала острожного фельдшера, который грубоватым солдатским голосом доложил Егору Егорычу, что Муза Николаевна
осталась на ночь
в тюремной
больнице, так как господин Лябьев сильно заболел. Сусанна Николаевна, бывшая при этом докладе фельдшера, сказала, обратясь к мужу...
Как сейчас помню: у меня
оставалось в руках только пятьсот рублей ассигнациями. Я вспомнил об отце и поехал
в Волхов на ярмарку затем, чтоб пустить мой капитал
в оборот. Но, увы! долговременное нахождение под следствием и судом уже подточило мое существование! Мой ум не выказывал изобретательности, а робкое сердце парализировало проворство рук. Деньги мои исчезли, а сам я приведен был моими партнерами
в такое состояние, что целых полгода должен был пролежать
в городской
больнице…
В первом случае: сломаю на губернаторском доме крышу, распространю
больницу, выбелю
в присутственных местах потолки и соберу старые недоимки; если, кроме этого, надобно будет еще «суть» какую-нибудь сделать, и «суть» сделаю:
останетесь довольны.
В последнюю свою поездку Брагин привез из города Архипа, который только что был выпущен из
больницы: от прежнего красавца-парня
осталась одна тень, так что Татьяна Власьевна
в первую минуту даже не узнала своего внука.
Вот вы теперь со мной рядом, будете заместо офицера, который, я говорил,
в больницу ушел, а кубик
остался клейкий…
Искренность горя и убедительность слез нашли путь к его сердцу; без большого труда он позволил матери моей приезжать
в больницу каждый день по два раза и
оставаться до восьми часов вечера; но просьба об увольнении меня из гимназии встретила большое сопротивление.
Упадышевский и дядька мой обрадовались; очень также
остался доволен и Бенис, когда я на другой день пришел к нему
в больницу и когда Василий Петрович рассказал, что весь вчерашний день, вечер и ночь я провел спокойно.
— Это значит… — говорил я
в тени самому себе и мыши, грызущей старые корешки на книжных полках шкафа, — это значит, что здесь не имеют понятия о сифилисе и язва эта никого не пугает. Да-с. А потом она возьмет и заживет. Рубец
останется… Так, так, и больше ничего? Нет, не больше ничего! А разовьется вторичный — и бурный при этом — сифилис. Когда глотка болит и на теле появятся мокнущие папулы, то поедет
в больницу Семен Хотов, тридцати двух лет, и ему дадут серую мазь… Ага!..
Оказалось, что он чуть ли не исключенный за непохвальное поведение из Троицкой духовной академии, недавно вышел из
больницы и, не зная, что начать, обратился с предложением услуг к Погодину. Михаил Петрович, обрадовавшись сходному по цене учителю, пригласил его
остаться у него и помог перейти без экзаменов на словесный факультет. Не только
в тогдашней действительности, но и теперь
в воспоминании не могу достаточно надивиться на этого человека. Не помню
в жизни более блистательного образчика схоласта.
Неровный пол был когда-то покрыт желтой краской, а теперь
остались только кой-где следы этой краски; воздух был пропитан, как
в больнице, запахом каких-то лекарств и тяжело действовал на свежего человека.
— Чего бояться-то? Мы, напримерно, их на острову устигли, польшу эту самую. Человек с четыреста набралось конницы, а нас лазутчик провел… Ночь, дождь — ну, ни одного не
осталось живого.
В темноте-то где разбирать, убил или не убил… Меня по голове здорово палашом хлопнули, два месяца
в больнице вылежал.
Вспомнил он также, что после этого Чирикова, убитого недавно ямщиками,
осталась старуха и дочка Любка, которая года два назад приезжала
в больницу лечиться.
Тотчас за
больницей город кончался и начиналось поле, и Сазонка побред
в поле. Ровное, не нарушаемое ни деревом, ни строением, оно привольно раскидывалось вширь, и самый ветерок казался его свободным и теплым дыханием. Сазонка сперва шел по просохшей дороге, потом свернул влево и прямиком по пару и прошлогоднему жнитву направился к реке. Местами земля была еще сыровата, и там после его прохода
оставались следы его ног с темными углублениями каблуков.
Некоторым из моих товарищей посчастливилось попасть
в больницы; другие поступили
в земство; третьим,
в том числе и мне, пристроиться никуда не удалось, и нам
осталось одно — попытаться жить частной практикой.
Они должны
оставаться, так как могут понадобиться г-ну
В. П. и его знакомым, которые брезгуют работающими и летом
больницами и думскими врачами.
Признаться, я тут позабылся немного да и говорю: «Точно что, вашескородие, закон, да они, ваше высокоблагородие, больны». Посмотрел он на меня строго. «Как твоя фамилия?» — спрашивает. «А вам, барышня, говорит, если больны вы, —
в больницу тюремную не угодно ли-с?» Отвернулась она и пошла вон, слова не сказала. Мы за ней. Не захотела
в больницу; да и то надо сказать: уж если на месте не
осталась, а тут без денег да на чужой стороне точно что не приходится.
— Да, — примолвила Аграфена Петровна. — Вот хоть и меня, к примеру, взять. По десятому годочку
осталась я после батюшки с матушкой. Оба
в один день от холеры
в больнице померли, и
осталась я
в незнакомом городу одна-одинешенька. Сижу да плачу у больничных ворот. Подходит тятенька Патап Максимыч. Взял меня, вспоил, вскормил, воспитал наравне с родными дочерьми и, мало того, что сохранил родительское мое именье, а выдавши замуж меня, такое же приданое пожаловал, какое и дочерям было сготовлено…
Я вскоре узнал: он пришел к главному врачу
больницы, поклонился ему
в ноги и не вставал с колен, пока тот не позволил ему
оставаться при мне безотлучно.
Я это и сам видел… Уж и теперь, когда больных было мало, то и дело приходилось ощущать недостаток
в людях; а прибудь сейчас
в барак хоть двое новых больных, — и мы
остались бы совершенно без рук. Я отправился
в отделение для выздоравливающих и предложил Степану Бондареву поступить к нам
в служители, — он уже поправился и собирался выписываться из
больницы. Степан согласился.
Он вышел из
больницы и побрел по улице к полю.
В сером тумане моросил мелкий, холодный дождь, было грязно. Город
остался назади. Одинокая ива у дороги темнела смутным силуэтом, дальше везде был сырой туман. Над мокрыми жнивьями пролетали галки.
— Она очень живой человек и дельный. Между тем вот уж третий год киснет тут
в Томилинске,
в больнице, — отслуживает земскую стипендию. Ей положительно невозможно здесь
оставаться, необходимо перетащить ее
в Петербург.
Больница в нескольких верстах отсюда, и… там лечат только чернорабочих. Я знаю это, знаю, что там не место моему принцу, и знаю, что там не разрешат мне
остаться и ухаживать за ним… А без меня он умрет, погибнет.
Вид обезображенного трупа мужа привел и без того слабую и болезненную Надежду Ивановну
в состояние полупомешательства; с ней сделалась нервная горячка, от которой она хотя и оправилась физически, но психическая болезнь
осталась и ровно через год после похорон Василия Никандровича опустили
в могилу и Надежду Ивановну, умершую
в иркутской
больнице в отделении умалишенных.
Деток, двух сынков, Он, Создатель, раньше к Себе отозвал;
осталась я аки перст и задумала это для Господа потрудиться — по сиделкам за больными пошла — княгинюшка тут одна благодетельница
в больницу меня определила.
— Но, к счастью, она упала возле и только слегка зацепила этот бок… Содрала, знаете, с этого бока сюртук, сорочку и кожу… Сила страшная. Потом я был без чувств. Меня вытащили и отправили
в больницу. Лечился я четыре месяца, и доктора сказали, что у меня будет чахотка. Я теперь всегда кашляю, грудь болит и страшное психологическое расстройство… Когда я
остаюсь один
в комнате, мне бывает очень страшно. Конечно, при таком здоровье уже нельзя быть штегером. Пришлось бросить горное училище…